Я вернулся из двухнедельной поездки. Страна большая, 8 тысяч километров - как сходить за хлебом. В Москве заходил в том числе и в издательство "Книжный мир", там к сентябрю-октябрю должна выйти моя книга. В ней я постарался в жанре научпопа максимально просто рассказать про социальные переходы и катастрофы. Используя минимальное количество научных определений, графиков и формул, строго "на пальцах". Надеюсь, получилось. С названием еще не определились, так как здесь есть и элемент маркетинга, крайне важный для издательства, которое, понятно, заинтересовано не только в просветительской стороне, но и сугубо приземленной коммерческой. Поэтому не факт, что название и оформление будет таким, как представлено.Ниже - небольшой фрагмент из книги. Но перед этим хочу сказать-напомнить: в эту субботу я буду проводить семинар (или вебинар, если точнее). По той же самой теме социальных катастроф, но в данном случае о совершенно конкретной, в которой мы прямо сейчас и живем. То, что она уже наступила, факт, и раз так - то нужно хотя бы понимать особенности того этапа, в котором мы находимся.
Подробнее о семинаре здесь: https://hs-mentor.ru
Всего лишь за какие-то 15 лет, буквально мгновение с исторической точки зрения — в любом учебнике истории 15 лет могут уложиться буквально в абзац — мы прошли все четыре ключевые стадии существования социальной системы. От развития до катастрофы. Другой вопрос, что далеко не всем это очевидно, и далеко не все захотят взглянуть в лицо реальным фактам, но это уже другая история.
Итак. Примерно к концу своей первой каденции Путин, «равноудалив» предыдущее поколение олигархов и расставив на ключевые экономические посты своих людей, решал, по сути, весьма тривиальную задачу перераспределения собственности.
Еще Маркс писал о существовании «азиатского способа производства», не слишком вдаваясь в его детализацию, однако отмечая, что этот способ крайне неважно описывается его теорией. Любопытно, что Маркс, описывая восточную экономическую систему (Восток в данном случае — не географическое понятие, а социально-экономическая структура, определяющая все взаимоотношения внутри социума и государства), так вот, описывая Восток, Маркс ни разу не упомянул слово «классы» и «классовая борьба». И вполне справедливо — восточная экономическая модель не знакома с понятием частной собственности. Логика Маркса в данном случае буквально бесспорна: нет частной собственности — нет классовых антагонизмов, нет классовой борьбы. А вот социальные антагонизмы — тут Маркс не стеснялся, особенно в описаниях современной ему Индии.
К чему я вспомнил Маркса? К тому, что для «азиатского способа производства», в котором нет частной собственности, существует дуализм «власть-собственность», где оба элемента существуют только вместе друг с другом. Они, по сути, представляют из себя комплементарную пару, не существующую одно без другого. Поэтому любой азиатский деспот, приходя к власти, просто обязан перехватывать все доступные ему рентные угодья. Либо конфискуя их у прежних «владельцев», либо принуждая нынешних выплачивать ему дань — долю рентного пирога. Никак иначе эта связка не работает и не существует.
Путин, придя к власти, реализовал к концу своего первого срока базовую задачу любого азиатского деспота: установил контроль над экономикой, расставил своих людей, перехватил все сколь-либо значимые финансовые и товарные потоки. Это не означает, что изо всех источников в его карман полилась полноводная река. Это означает, что теперь он мог управлять этими потоками, и это право некому было оспорить. Спорщики либо шили варежки в Краснокаменске, либо ожидали своей судьбы в Лондоне.
(В скобках отмечу, что в рамках этой же самой модели «после Путина» произойдет ровно то же самое. Другой Путин будет точно так же перехватывать потоки, сажать своих людей, отправлять на зоны несогласных с такой постановкой вопроса. До тех пор, пока частная собственность останется декларативной фикцией, до тех пор, пока власть не будет жестко отделена от собственности, эта модель будет воспроизводиться бессчетное число раз)
Однако естественный ход событий был нарушен внезапным и никак не зависящем от российского руководства внешним фактором — стремительным ростом сырьевых цен на внешних рынках. Внезапный приток колоссальных и совершенно незаслуженных-незаработанных денег обрушился на Кремль. Российская экономическая модель, базовым принципом которой было банальное растаскивание и проедание советского наследства, стремительно трансформировалась в новую, парадигмой которой стала предельно бесхитростная формула: «Продаем нефть, газ, лес, металл (нужное подчеркнуть), а всё остальное купим за рубежом». По сути, речь идет о российском издании хорошо известной «голландской модели» и сопутствующей ей «голландской болезни (эффекте Гронингена)», суть которой — бум в отдельном секторе экономики. Теоретически в каком именно секторе, значения не имеет, но на практике подобного рода события всегда происходили в добывающей отрасли в связи с резким подъемом цен на сырьевые ресурсы.
Примерно три года (с 2005 по 2008) российская экономика по своим валовым показателям пухла как на дрожжах. Колоссальный приток денежных ресурсов ударил в голову российской знати, которая всерьез решила, что ухватила кое-кого за бороду и даже начала строить завиральные маниловские планы на будущее. Безграмотное руководство «Газпрома», видевшее газ до своего назначения разве что в газовой плите, мечтало о капитализации компании аж до целого триллиона долларов. Не слишком более умный российский президент в 2007 году в Мюнхене выступил с речью, суть которой — мы вам газ, вы нам — место за столом принятия стратегических решений. Анекдоты про «новых русских» с их распальцовкой воплотились в реальность на уровне высшей российской политики.
Придворные лизоблюды немедленно окрестили «мюнхенскую речь» Путина как презентацию «энергетической сверхдержавы», хотя по правде говоря, «энергетическая сверхдержава» - это немножечко про другое. Это не про продажу нефти, газа, леса, пеньки или электричества (или, к примеру, алюминия в чушках, который и есть превращенное электричество — на производство 1 тонны алюминия затрачивается примерно 15 Мватт/час электроэнергии). В таком контексте это банальная сырьевая держава без приставки «сверх-». Ничего интересного в ней нет. Энергетическая сверхдержава — это про продажу энергетических технологий. Любых, в любых объемах и любому покупателю. Нужна вам компактная АЭС — вам на медленных или на быстрых нейтронах? Хотите солнечные энергоустановки? Скажите, куда вам их ставить и сколько квадратных километров. Вам требуется газ из газогидратных месторождений на побережье? Вот счет на оплату, доставим оборудование и обучим ваш персонал. Технологии и стандарты — вот признак «сверхдержавы». А нефть бочками и газ трубами — это, извините, прошлый век. Впрочем, чего еще ожидать от выпускников лиговских подворотен, как не такого примитивного понимания столь сложных вещей?
Но мы вообще-то об эволюции социальной системы. В период с 2005 (или даже немножечко раньше) по 2008 год российская экономическая система развивалась, колоссальный приток ресурсов, шальные деньги и не менее шальные проекты, куда бы это всё потратить — именины сердца и праздник души.
Однако понятно, что радость никогда не бывает долгой, и грянувший в 2008 году кризис буквально сбил российскую систему на взлете. Приток ресурсов внезапно просел. Начался структурный кризис — то есть, возникло противоречие между резко изменившейся внешней средой и парадигмой самой модели развития «продаём сырьё, остальное покупаем». Структурно российская модель экономики уже сформировалась и перестала соответствовать условиям, в которых она существует.
Структурный кризис — это вполне решаемая проблема. Структурный кризис означает, что система устойчива, запас ресурса достаточен, необходима переконфигурация структуры системы и приведение ее в соответствие с изменившимися внешними условиями. Грубо говоря — наступают холода, и нормальный человек надевает свитер, куртку и шапку. Ненормальный — делает вид, что здоровье богатырское, а потому продолжает ходить в майке и шлёпках. Что, собственно, и сделало российское руководство, свято уверенное, что трудности носят временный характер, а цена нефти 80 долларов за баррель станет катастрофой для всей мировой экономики. «Нам бы день простоять, да ночь продержаться». Правда, у такой стратегии есть и оборотная сторона, которую озвучил в известной песне поэт Слепаков: «...Я понял, всё исправится, когда подорожает нефть. А че, б.., если нет? Вот так вот раз и нет?..» И вот этот сюжет российское руководство буквально гнало из своей головы, излучая уверенность и безмятежность. Накопленные ресурсы приятно грели нулями цифр, и вот что плохого могло произойти? Нужно немножечко потерпеть — именно эту мантру буквально повторяли все российские руководители.
Любопытно, что в это же самое время примерно аналогичную проблему решало и китайское руководство. Китайская модель экономики, ориентированная на экспорт, получила в 2008 году торпеду в борт, но китайское руководство, в отличие от российского, отнеслось к своему структурному кризису не в пример серьёзнее и немедленно отрефлексировало ситуацию, выдвинув, вероятно, единственный приемлемый и возможный вариант реструктуризации попавшей в кризис модели: был выдвинут лозунг построения общества среднего достатка. Что в переводе на понятный язык означало переход к курсу на ускоренное развитие внутреннего рынка, который должен был заместить выпавшие экспортные объемы и обеспечить дальнейший рост производства.
Стоит отметить, что задача, поставленная китайским руководством, хотя и была логичной, но шансов ее реализации было немного. Решение требовало ювелирной точности управления, так как ускоренное, буквально мобилизационное, развитие внутреннего рынка создавало свои собственные противоречия и перекосы. По сути, Китай начал накачивать внутренний рынок кредитами, буквально заливая ее деньгами. Понятно, чем всё это должно закончиться — масштабным долговым кризисом. Объем общего долга Китая к 2019 году (это интегральная величина, включающая в себя государственный долг, корпоративный и долг домохозяйств) превысил 40 триллионов долларов, а события 2020 года вынудили китайское руководство вообще отбросить все сколь-либо рациональные соображения и вливать в рухнувшую от карантинных ограничений экономику новые и новые триллионы ликвидности. Вне всяких сомнений, теперь у Китая вообще нет приемлемого выхода из сложившейся ситуации. Однако китайское руководство хотя бы попыталось разрешить структурный кризис 2008 года, осознавая перспективы ничегонеделания.
Но вернемся к России. Политика «нам бы день простоять» продолжалась достаточно долго, резервы таяли, но иллюзии и надежды — нет. Но всё когда-нибудь заканчивается, и структурный кризис развивался по своим законам, высасывая свободный ресурс системы. Можно с уверенностью говорить, что примерно к 11 году высшее руководство (формально, конечно, им был на тот момент Дмитрий Медведев, но вряд ли я погрешу против истины, если исключу его из числа людей, принимающих реальные решения. Медведеву были оставлены игрушки вроде переименования милиции, переноса времени и прочие крайне важные вещи, в которые он с удовольствием игрался), в общем, где-то к этому моменту высшее руководство начало смутно о чём-то догадываться, и вполне возможно, что как раз эти догадки вынудили Путина принимать решение о возвращении.
Кстати, если на мой взгляд, то подобное толкование его решения выглядит минимально «конспирологичным» и полностью соответствует принципу бритвы Оккама. На самом деле: выстроенная Путиным экономическая модель обеспечивала его группировке ключевые позиции в экономике (точнее, в распределении рентного ресурса). Переход к другой модели, да еще и в условиях отсутствия Путина на высшем посту делал позиции этой группировки крайне неустойчивыми. Любая трансформация модели выбрасывает из нее в первую очередь бенифициаров, так что опасения Путина точно не могли быть беспочвенными.
Вообще, подобная ситуация характерна для любой системы — экологической, биологической, социальной... Изменение климатических условий после какой-то очень серьезной и значимой катастрофы (считается, что ею был взрыв крупного метеорита) поставил буквально крест на экологической системе Земли 60 миллионов лет назад. Резкое похолодание, вызванное взметнувшейся в атмосферу при ударе метеорита пыли убило огромные растительные массивы, которые не были приспособлены к более холодному периоду. Вслед за гибелью флоры последовала гибель вначале растительноядных видов, после них — плотоядных. Балансы системы были разрушены, и главными пострадавшими оказались те виды, которые процветали в прежней системе. Зато маргинальные виды флоры и фауны получили шанс и сумели стартовать, захватывая территории. После восстановления климатических условий уже они царствовали на планете и, естественно, не позволили вернуться выжившим остаткам прежде господствующих видов.
В социальной системе всё точно так же: меняется модель — уходят предыдущие страты, на их место врываются вчерашние маргиналы и занимают ключевые позиции.
Осознав угрозу, Путин вернулся к власти и первое, что было сделано им — были подготовлены и опубликованы первые «майские указы» 2012 года.
Если отбросить всю словесную шелуху, суть «майских указов» выглядит вполне рационально: структурный кризис «высосал» накопленный в «тучные годы» ресурс, и у кубышки показалось дно. А значит, свободный ресурс системы оказался близок к исчерпанию. Что позволяет маркировать 2012 год как год завершения структурного и начало системного кризиса.
Системный кризис характеризуется исчерпанием свободного ресурса системы. Для поддержания ее устойчивости есть только две стратегии. Первая - поиск и изыскание внешнего по отношению к системе ресурсного источника. Вторая — оптимизация внутренних источников ресурсов и отсечение тех функций и тех структур, которые непосредственно не оказывают влияния на текущую устойчивость системы.
Первая стратегия — это стратегия экспансии, стратегия агрессии и захвата чужих ресурсов. Деваться некуда: когда на кон выставляется само существование, правила мирного времени перестают работать. Агрессивность путинского режима, которую мы начинаем наблюдать как раз со времени его третьего срока, обусловлена обостряющимся системным кризисом и увеличивающимся дефицитом свободных ресурсов системы. Реализация второй стратегии была запущена «майскими указами». Смысл — в перераспределении ресурсов, а точнее — изъятие их в первую очередь из социальной сферы. Холопы перебьются. Как верно сказал один из российских капитанов бизнеса, давясь очередным миллиардом честно заработанных на грабеже страны долларов: «У нас была всегда норма — 125 грамм хлеба в сутки, и право победить». Отсюда же и пресловутая «пенсионная реформа». Та же цель и та же задача — изъять. Хоть сколько-нибудь. Непомерный налоговый пресс, поборы, дикие штрафы за всё — это тоже «оптимизация». Изъятие дохода у разжиревшего от щедрот государства среднего класса. Да и не только среднего — бедные тоже должны нести бремя ответственности за судьбу Родины.
Мобилизация ресурса — действенная стратегия. Но лишь в том случае, если у вас есть проект реформ, проект реструктуризации неработающей модели. Однако в том и тонкость, что Путин вернулся к власти в 2012 году не реформировать и не реструктуризировать. Наоборот — начиная с третьего срока президентской власти ключевым словом в его лексиконе стала «стабильность». Любой ценой. Что угодно, только не изменение и ни в коем случае не реформирование умирающей модели. «Не раскачивайте корабль — крыс тошнит».
Причину я уже назвал — смена модели автоматически выбрасывает прежнюю элиту за борт. Отлучает её от власти, а в имеющейся дихотомии «власть-собственность» лишение власти автоматически означает и перераспределение (а фактически конфискацию) собственности. И кто же на такое пойдет, да еще и по доброй воле?
Вариантов у путинского режима просто нет — он вынужден держать зубами обанкротившуюся модель экономики, а вместе с ней — и обанкротившуюся политическую модель, модель управления, пытаясь маневрировать имеющимися у него и постоянно уменьшающимися ресурсами. Альтернатива слишком неприятна для правящей верхушки, чтобы она могла рисковать непосильно нажитым.
Но это же означает, что выхода из кризиса нет. Неработающая структура вымыла свободный ресурс. Наступивший системный кризис продолжает выедать ресурс системы, который теперь он вынужден брать исключительно через перераспределение функционала, отлучение от ресурсной базы «избыточных» функций. Как результат — начинают сыпаться целые подсистемы.
Кризис 2020 года, вызванный донельзя странной «эпидемией» коронавируса, обрушил истощенную систему здравоохранения, вызвав так называемую «сверхсмертность» (то есть, превышение над среднегодовой смертностью прошлых лет) практически в полмиллиона человек. А причина сверхсмертности — не в зловредном коронавирусе. Причину озвучил министр здравоохранения Мурашко, сообщив, что еще до «эпидемии» примерно 40% всех инфекционных мощностей в России были ликвидированы под вывеской оптимизации во исполнение майских указов президента. По сути, полмиллиона человек были убиты сознательно и хладнокровно просто потому, что правящей элите потребовались ресурсы, которые «непродуктивно» съедал инфекционный сектор здравоохранения. Но ликвидированные койко-места — это ведь не просто выставленные за порог кровати. Это ликвидация целых медицинских учреждений, увольнение специалистов, сокращение среднего и младшего медперсонала. И когда грянула «эпидемия», инфекционная система предсказуемо рухнула. Попытки перераспределить медицинские мощности привели во-первых, к падению качества помощи (терапевт и инфекционист — это всё-таки разные медицинские специальности), а во-вторых, усложнили, а зачастую и вообще лишили помощи иные категории больных. Массовая отмена плановых процедур и операций по иным, кроме инфекционных, заболеваниям привела к существенному ухудшению здоровья у неинфекционных больных, нуждающихся в помощи. Как следствие — повышенной смертности. Вот вам и пресловутая «сверхсмертность», в которой основная доля умерших — это не больные ковидом, а те, кто не получил своевременной помощи по иным заболеваниям.
Причина катастрофы — исполнение майских указов, изъятие из отрасли здравоохранения ресурса, который был брошен на удержание стабильности всей системы-банкрота. Это цена отказа от системных реформ, цена продления агонии неработающей модели.
Логично, что системный кризис тоже быстро и споро подъел все возможные ресурсы, изъятые у различных подсистем, а попытки захвата чужих ресурсов (проще говоря агрессия и захватнические войны, которые путинский режим ведет сегодня в разных странах и локациях на мировой карте) при текущем деградировавшем состоянии современной России не могут (да и не могли) принести сколь-либо значимый приток внешнего ресурса.
Системный же кризис всегда завершается одним и тем же сюжетом — переходом к катастрофе. Последняя фаза существования системы, за которой будущего у нее уже нет.
Собственно, мы и подобрались к тому, что может и должно интересовать нас, живущих прямо сейчас на территории катастрофы: «Что же будет с родиной и с нами?»
Все написанное ранее — это своего рода введение к попытке ответа на этот вопрос. Я примерно году в 15 для себя пришел к выводу о том, что системный кризис, в который к тому времени попала страна, в рамках существующей модели развития неразрешим. И в 2018 году на семинаре, в котором я участвовал с Михаилом Хазиным, сказал о том, что Россия вошла в сюжет распада, который по своей сути является второй фазой распада Советского Союза. Аудитория тогда восприняла это весьма недружелюбно, но прошло три года, и я еще больше укрепился в своем предположении.
ПС. И еще: в издательстве меня коротко проинтервьюировали на два небольших ролика. Вышел первый: