Путинский режим в рамках этой же логики выбивает своих оппонентов «по краям» - и с левого фланга, и с правого, и националистов (убив в тюрьме Марцинкевича), в общем, загоняя всех в одну нишу, где они в целом чувствуют себя все некомфортно и в тесноте рано или поздно, но будут вынуждены сцепиться, освободив хотя бы на время путинское гестапо от необходимости постоянного надзора за неблагонадежным контингентом.
Это на самом деле не политика, а просто технологии. Учитывая особую страсть именно к технологическим решениям у нынешней АП, можно предположить, что именно она руководит процессом. Но у технологий есть ограничения, и здесь они очевидны.
В 2003-2004 году шииты Ирака, организовав избиение прежней баасисткой верхушки, перебили и вынудили бежать из страны огромное число иракцев-суннитов. В том числе и тех, с кем еще можно было разговаривать, кто обладал определенным авторитетом в суннитской среде. В итоге уже в 2004-2005 годах суннитская община предельно радикализовалась, а еще через год Ирак получил ИГИЛ (точнее, его прародителя) и фактически иной дороги, чем гражданская война (которая, кстати, в латентном виде наличествует и сегодня) у него не осталось.
Истребление относительно умеренной части российской несистемной оппозиции неизбежно приведет к радикализации. Правда, радикализм может принять формы, с которыми ранее власть не сталкивалась. А потому все заготовленные структуры расправы с несогласными могут оказаться недееспособными. К примеру, что могут сделать путинские зондеркоманды с людьми, которые вместо активного протеста выберут пассивное неповиновение? Вот прямо сейчас большинство населения России категорически не желает вакцинироваться. Что уже на высшем уровне признано угрозой приоритетного порядка, а отдельные безмозглые личности среди высшего же руководства предлагают ввести принудительные процедуры. Ну, и чем тут могут помочь полмиллиона карателей Росгвардии и аппарат гестапо? Их готовили для другого.
Сегодня в Мьянме пассивный протест создает для армейской хунты колоссальные проблемы. Ситуацию слегка спасает то, что значительная часть экономики принадлежит двум армейским корпорациям, где под страхом реальной расправы людей выводят на работу. Но остальная Мьянма просто не работает. И бирманская Тамада (армия) ничего с этим сделать не может.
В России против пассивного протеста может играть лишь до предела примитивизированная экономика трубы. Для лиговских бандитов ценность представляет в основном та часть экономики, которая работает на вывоз природных ресурсов. Поэтому пассивный протест на короткой дистанции братве вроде бы не страшен. Но это на короткой. Радикальный протест потому и радикален, что он начинает жить в принципиально иной парадигме — ему уже неважна собственная победа, ему важна смерть противника. Умеренные потому и умерены, что собственная гибель для них есть красная черта. Политическая или физическая — не суть. Для радикала этот вопрос не стоит. Он борется не для того, чтобы выжить, а для того, чтобы уничтожить врага. И это принципиальная разница.
Истребляя умеренных, режим решает тактическую задачу. Сиюминутную. При этом создает еще одно неразрешимое противоречие уже в обозримом будущем. Наивно полагая, что проблемы нужно решать по мере их возникновения. Наверное, в устойчивой ситуации такая логика имеет право на жизнь, хотя и она, мягко говоря, недальновидная. Но в обстановке краха подобные решения — чистое самоубийство. Нельзя бесконечно стрелять себе в ноги — крови не хватит.
Одно утешает — власть настолько тупа, что даже не способна догадаться — насколько. А потому прямым ходом рулит в пропасть.