В субботу прошел семинар, который вели мы с Михаилом Хазиным. Организаторы будут выкладывать отчет где-то через месяц, поэтому я думаю, что вполне могу коротко озвучить свою часть, тем более, что я остановился на одном (но на мой взгляд, очень важном) вопросе.

Сам вопрос звучал несколько странно: нужно было охарактеризовать некий предновогодний психоз и посленовогоднюю депрессию. Однако на мой взгляд, хотя я и совершенно не специалист в социальной психологии, у нас точно нет ни того, ни другого. Поведение основной массы людей, как мне кажется, сейчас диктуется двумя абсолютно здравыми мотивами (что, кстати, может свидетельствовать о психической адекватности основной массы населения). Первый мотив - текущее выживание, причем этим заняты все. Обычные люди пытаются как-то справиться и с кризисом, и с той массой новых поборов и оброков, которыми их обложило обанкротившееся руководство страны. Олигархи, бандиты и сановное ворье тоже выживают - в верхах идет отчаянная рубка всех со всеми: на фоне сокращающейся рентной базы одни пытаются захватить чужие активы, другие отчаянно отбиваются и обороняются. На кону - точно такое же выживание, просто оно выглядит иначе, но принципиально это такая же ожесточенная борьба за существование. Нормы, правила, договоренности перестают действовать, начинает главенствовать право силы, и все понимают, что так долго это продолжаться не может.

Отсюда второй совершенно явный мотив, который ощущается всё сильнее - ожидание. Практически все ощущают надвигающиеся изменения, причем далеко не все способны их осмыслить и отрефлексировать, но на уровне инстинктов, рефлексов и спинного мозга - ощущение чего-то надвигающегося вполне явственно проглядывает у всех социальных групп. И как раз потому, что совершенно непонятно, что будет происходить в самом уже ближайшем будущем, это заставляет людей вполне здраво занять выжидательную позицию - именно она наиболее оправдана в условиях, когда ничего не ясно, но приближение чего-то не вызывает сомнений. На житейском уровне основная масса нашего населения выглядит более чем адекватной.

Осталось понять - что это такое. Что надвигается на нас.

Думаю (и я не раз, кстати, об этом говорил, правда, скорее, вскользь), что мы находимся перед лицом совершенно объективного процесса, который накапливался долгие годы и уже вот-вот готов прорваться огромным нарывом.

Мы в третий раз заходим на один и тот же круг, начавшийся еще семьдесят лет назад. Тогда, на последнем своем съезде партии, Сталин совершенно неожиданно для всех поставил ребром задачу и жесткое условие: центр принятия решений должен перейти из партийных структур в структуры советские - в исполнительную власть. Существует объяснение такого решения Сталина - борьба за власть и желание ограничить всевластие партийных органов. Возможно, что определенные текущие задачи в рамках аппаратной борьбы такое решение и выполняло, однако столь кардинальная смена модели управления совершенно не объясняется довольно техническим характером решений, вытекающих из такого объяснения. Проблема выглядит существенно глубже. И шире.



Советский Союз к концу сороковых годов, победив во Второй мировой, стал центром огромнейшей территории социалистического блока, в который тогда входил не только будущий Варшавский договор, но и Китай. Фактически новая советская империя начиналась на самом дальнем Востоке и заканчивалась посередине Западной Европы. Три мировых цивилизации, десятки стран с самым разным уровнем развития - и жесткая централизованная система управления, сосредоточенная в партийной структуре и управляемая из одного-единственного центра принятия решений. По сути, фактически внезапно возникла огромная континентальная империя, равной которой ранее просто никогда не было. Завоевать такую территорию и удержать ее - это одна задача. Развивать и обустраивать ее - совершенно иная. Возникла настоятельная необходимость перестройки управления, её децентрализация при сохранении управляемости, координации и проектного планирования. Партия, будучи принципиально вертикальной системой, на такую роль не годилась совершенно, более того - именно ее структура позволяла обеспечивать жесткость всего каркаса, однако перенос центра принятия решений в более гибкую по своей природе исполнительную власть позволял дать большую самостоятельность странам-сателлитам с учетом особенностей их развития и цивилизационной идентичности.

Трудно сказать, что именно предполагал в итоге получить в конце своей реформы Сталин, так как он был практически сразу убит партийной верхушкой, однако логика решений и их масштаб вполне позволяют прогнозировать именно такие задачи, поставленные им. Стоит отметить, что начало пятидесятых было наиболее благоприятным периодом для подобного рода преобразований системы управления: СССР обладал колоссальным ресурсом, что доказал на практике, сумев восстановить разрушенное войной в небывало короткие сроки, в три-пять, а то и семь-десять раз быстрее всех западных оценок на этот счет. В СССР существовали управленцы высочайшего уровня, что опять-таки было доказано в реализации двух сложнейших программ - ядерной и ракетно-космической. Но - не сложилось.

Отказ от системной реформы управления внешне мало чем повредил Советскому Союзу. Его развитие шло колоссальными темпами, а шестидесятые годы стали вообще золотым десятилетием. Однако ряд событий этого периода показали, что вопрос угрозы и негодности централизованного управления стоит на самом деле - от советского блока отошел Китай, в 56 и 68 годах (а затем и в конце 70 в Польше) прошли процессы, грозящие разрушить существующую социалистическую систему. Эти события казались флуктуациями, отклонениями - но на самом деле это был системный сбой, тот самый маркер, который показывал, что развитие столь разнородной территории требует совершенно иной модели управления.

В семидесятые, а уж совсем точно - в начале восьмидесятых деградационные процессы поразили и сам Советский Союз. И тогда советское руководство уже вынужденно, но тем не менее снова зашло во второй раз на тот же самый круг - встал вопрос о реорганизации системы управления.

Перестройка Горбачева поначалу была вполне косметической мерой, расчет заключался в реформировании самой партии через инструменты гласности и демократизации. Однако через три года высшее руководство было вынуждено признать, что реформа партии невозможна, требуется принципиально иное решение. Которое в точности повторяло решение Сталина - на 19 партконференции в 88 году Горбачев поставил ровно ту же задачу - перенос центра принятия решений из партийных органов в советские. И на первом же заседании нового Верховного Совета в июне 89 года впервые официально прозвучал тезис о необходимости подписания нового Союзного договора. Децентрализация (а точнее, федерализация) стала пунктом текущей повестки.



Другой вопрос, что время было упущено. Проектная децентрализация советского блока была уже невозможной - процессы деградации и распада, которые усугубились запуском реформ перестройки и неверными решениями ее первой фазы, привели к коллапсу Варшавского договора. Процесс децентрализации пошел стихийным путем, как ранее стихийно произошел уход Китая и восстания в Венгрии, Чехословакии и Польше. Время для проектных решений было упущено, а способность СССР к реформам по сравнению с концом сороковых - начале пятидесятых была существенно ниже. Это вроде бы парадокс - СССР восьмидесятых, без сомнения, был гораздо мощнее, чем тридцать пять лет назад, но в том и проблема негодной системы управления: она, будучи неэффективной, требовала для своего поддержания все больше и больше ресурсов, позволяющих обеспечивать стабильность всей системы. К перестройке СССР подошел в состоянии структурного кризиса - когда почти весь свободный ресурс тратится на поддержание устойчивости системы, не оставляя его на развитие. Топтание на месте в первые три года перестройки и раскачивание в 88-90 годах привели к тому, что структурный кризис перешел в системный - имеющийся колоссальный ресурс весь тратился на поддержание устойчивости, но даже его уже не хватало. Именно поэтому начался обвал Варшавского договора, а затем процесс некротизации всей социалистической системы перешел и на нашу территорию. Система начала умирать.

Кроме того, по сравнению с концом сороковых-началом пятидесятых, в СССР времен перестройки был еще один крайне негативный фактор, создающий серьезные проблемы для формулирования проекта реформы системы управления и проведения этой реформы: качество управленческих кадров. Тот же Берия как управленец был на много голов выше всего горбачевского Политбюро, а уж качество советской управленческой машины восьмидесятых не шло ни в какое сравнение со сталинской - коррупция, разложение, интеллектуальная деградация. Весь набор, существенно снижающий эффективность процесса управления. Что, кстати, тоже требовало существенного расхода ресурсов - разросшийся бюрократический аппарат компенсировал количеством чиновников низкое качество их работы, чем запускал целый ряд кризисных явлений, также расходующих критически важный ресурс любых реформ - время. Именно время стало причиной катастрофы позднего СССР. Его просто не хватило, чтобы без утраты управляемости удержать процессы в проектном режиме. Проект рухнул, начались стихийные процессы. Которые завершились распадом вначале Варшавского блока, а затем и СССР.

При этом стоит отметить, что и проектные решения, и стихийные развивались в одном и том же направлении - направлении децентрализации. Вот только в реальности децентрализация прошла, но управляющий контур так и не успел возникнуть. Реформа состоялась - но совершенно не так, как задумывалась и уж точно не так, как она должна была в итоге получиться.

Вот только проблема в том, что будучи стихийной, децентрализация уже советского пространства не прошла до конца. Как минимум две страны - Украина и Россия - сумели стабилизировать свое состояние до того, как процесс был завершен. И именно эти две страны по прошествии нового цикла снова вплотную подошли к той же самой проблеме: их системы управления не соответствуют реальным противоречиям, существующим на их территориях. И Украина, и Россия - большие страны. С существенно отличающимися друг от друга региональными различиями своих частей. А с учетом резко упавшей ресурсной обеспеченности и катастрофической деградации управления (даже по сравнению с поздним советским периодом) централизованное управление разнородной территорией стало той критической проблемой, которая начала разрушать и Украину, и Россию.

России "повезло" по сравнению с Украиной лишь в том, что на нее внезапно обрушился золотой дождь сверхприбыли нефтяных цен. В противном случае мы бы уже лет десять, а то и раньше, подошли бы к нынешнему кризису. Свалившийся с неба ресурс был, безусловно, в основном украден путинской братвой, ошалевшей от такой нежданной радости, однако даже того, что проскользнуло сквозь их алчные ладони, хватило, чтобы система просуществовала в нынешнем совершенно неустойчивом положении с ее "вертикалью управления" и "суверенной демократией" лишние десять-двенадцать лет. В противном случае мы, как гораздо большая страна, чем Украина, были бы первыми, кто встал бы перед той же самой задачей. Большой шкаф падает громче, ничего необычного.

(продолжение следует)